Наш новый координатор волонтеров Борис Стародубцев написал рассказ про таинственную и упрямую девочку Машу, которую он сопровождал на занятиях группы подготовки к школе. Почитайте!
«
Маша — удивительный человек. Эту фразу я повторяю про себя время от времени уже примерно полгода, с тех пор, как пришел волонтерить в ЦЛП. И я бы многое отдал за то, чтобы посмотреть на мир глазами этой удивительной девочки хотя бы 15 секунд, чтоб понять, что она чувствует и какими видит нас.
Случай Маши интересен как минимум тем, что она — единственный ребенок из нашей группы, динамику которого я сначала оценивал как отрицательную. Позже на педсовете я понял, почему на самом деле это не так. Но в этом вся Маша: про нее думаешь одно, а по факту оказывается совсем другое. Она самый противоречивый и загадочный ребенок в нашей группе подготовки к школе.
Мне довелось сопровождать ее всего пару раз, так что большая часть того, о чем я пишу — это наблюдения со стороны, причем наблюдения, напомню, волонтера, а не педагога. Не исключено, что я ошибся в каких-то оценках.
Осенью, когда я пришел в группу двух Ань, Маша казалась мне девочкой максимально отстраненной от реальности, максимально спрятанной внутри себя. В лице ее читалось спокойствие и равнодушие, причем я тогда вообще не видел ее плачущей (по крайней мере, на групповых занятиях). Я знал, что ей трудно сосредоточиться и что удержать ее внимание хотя бы на какое-то время — это уже подвиг. На кругу она невозмутимо выпутывалась из рук сопровождающего, не демонстрируя никаких эмоций в связи с этим. Я знал, что Маша человек очень занятой, что ее жизнь соткана из огромного количества разных активностей, поэтому в группу она приходит очень уставшей.
Со временем я начал замечать в Маше много разных особенностей, много ее собственных фишек. Я понял, что она обожает звуки, причем иногда кажется, что у нее есть какая-то система выстраивания своих отношений с ними. Одно время у нас в игровой была игрушка-миньон, которая издавала разные звуки, но Маша всегда старалась нажимать на одну и ту же точку, чтобы услышать что-то конкретное.
Еще я как-то раз я попал на музыкальное занятие с ней (которое должно было быть групповым, но оказалось индивидуальным), а в ЦЛП как раз только привезли новое фортепиано. Разумеется, от такой шикарной игрушки ее было не отлепить. Педагог Саша пытался вернуть ее в структуру, но не тут то было. Если Маша чего-то хочет, ее не остановить. Если пытаться ее удержать, она будет либо вырываться, либо подождет, когда вы ее отпустите, и продолжит движение к цели. Если ей что-то нравится (игрушка, тазик с водой, кабинет дефектолога Олеси или шкаф в учебном классе), переключить ее практически нереально. Разве что на что-то другое такое, что ей точно нравится.
То занятие в итоге превратилось в небольшой импровизированный фортепианный концерт — Саша и Маша играли в четыре руки.
Маша нажимала на разные клавиши (причем иногда получались удивительно красивые мелодии!) и даже как будто пыталась подпевать или подвывать, имитируя высоту звука.
Совсем недавно в игровой было что-то подобное: Маша приложила к уху один конец гофрированной трубы, а один из педагогов издавал звук. И Маша пробовала повторять этот звук, причем ей удавалось менять его высоту и подстраиваться под то, что она слышала.
Музыкальные игрушки — это только одна из ее фишек. Маша обожает воду и может долго держать под ней руки. Когда я сопровождал ее на уроке, она постоянно оглядывалась на шкаф и порывалась убежать. Единственное, на что получилось ее переключить — тазик с водой.
Маша обожает копаться в коробках и ящиках в поисках чего-то. Иногда она быстро теряет интерес к предмету, бросает его на пол и находит что-то еще. А уже через несколько секунд может вернуться к тому, что бросила. Иногда она мечется по игровой от одной игрушки к другой, и я невольно сравнивал ее непонятный детский мир с нашим якобы понятным взрослым: метания, непонимание собственных желаний, неумение встраиваться в то, во что мы, по идее, должны уметь встраиваться.
При этом все равно на фоне этого хаоса всегда находится своя какая-то особая страсть, какая-то особая игрушка, которую Маша таскает с собой на все занятия и которую можно было забрать, только клятвенно пообещав вернуть сразу после. Неустойчивость сочетается в ней с избирательностью, а рассеянное внимание — с искренним интересом к определенным вещам.
Весной Маша уже не казалась мне настолько отстраненной и не вовлеченной, какой я увидел ее осенью.
При том, что она, в общем-то, продолжала гнуть свою линию, почти не взаимодействовала с другими детьми и, как мне казалось, минимально различала взрослых (в этом я точно ошибался, потому что, к примеру, не видел, какой она была на индивидуальных занятиях с Олесей). Хотя она стала всматриваться в лица мальчиков и девочек из своей группы, и со стороны это выглядело трогательно (словно она заглядывала ребятам прямо в душу и видела что-то, чего не замечали мы), но, похоже, ее привлекали не лица, а внезапно начавшие ее интересовать очки.
Ближе к концу весны Маша стала очень часто выходить из-под контроля и много и громко плакать, а ее «подруги» по группе ее в этом поддерживали. Именно в этот период мне выпала честь пару раз ее сопровождать.
До этого мы взаимодействовали с Машей несколько раз. Например, она пыталась моей рукой включить любимого робота, а еще как-то раз тепло меня обняла (сопровождающая ее Оля предположила, что я напомнил ей старшего брата). Этот робот — любимая игрушка почти всех наших ребят, и Маша часто отнимала ее у кого-нибудь и уносила к себе на диванчик или еще куда-нибудь. Впрочем, когда робота у нее забирали, Маша не сильно расстраивалась: она быстро на что-то отвлекалась, но потом, если ей хотелось опять играть с роботом, он снова оказывался у нее. Если Маша что-то хочет, она это получит, не забывайте. Кстати, я не уверен, но, кажется, когда с роботом возникали какие-то проблемы (не включался!), она старалась найти именно меня. Вообще это один из важнейших факторов ее динамики, который я заметил не сразу: она действительно научилась различать взрослых. Осенью такого не было.
В нашей группе я хотя бы по разу сопровождал четырех ребят, и с Машей было сложнее всего. Только с ней у меня были ситуации, когда я вообще не знал, что делать и как быть.
Например, во время круга мы спокойно с ней сели, но через пару минут Маше, видимо,
все надоело и ее прорвало. Я пытался успокоить девочку, разделить с ней беду, говорил, что, мол, да, все очень грустно, но у нас сейчас круг. Она обняла меня, укусила и продолжила плакать.
Когда мы шли на занятия, было еще тяжелее: Маша упорно не хотела идти туда, куда нужно, пытаясь заскочить в другие кабинеты (как я понял, там проходили индивидуальные занятия, на которых ей было комфортно — с Олесей, например). Любые структурированные занятия в тот день она саботировала, но, вернувшись в игровую, в целом успокаивалась (не считая отдельных вспышек). Она снова возвращалась к излюбленным занятиям: рыскала по ящикам, отдыхала на диванчике, слушала звуки.
Во время второго дня сопровождения мне удалось отвлечь ее сказкой. Я начал читать ей «Репку», на словах «тянут-потянут, а вытянуть не могут» брал ее за плечи и легонько потрясывал. Я закрывал книжку, а она давала мне ее снова. А потом выхватывала, смотрела мелкие картинки на обороте и опять отдавала.. Я не знаю, привлекало ли ее само чтение сказки (кажется, да), но я прочитал ей «Репку» три раза, и она была рядом, и ей было спокойно.
Я до сих пор не совсем понимаю, чем были Машины истерики и почему в этом плане все стало гораздо хуже. Сначала я думал, что у нее что-то болит или режутся зубы, потом предположил, что она использует слезы для манипуляции взрослым.
Мне кажется, мы до сих пор знаем о ней очень и очень мало. Как и она сама о себе.
За полгода она стала гораздо контактней, научилась какой-никакой коммуникации, стала узнавать взрослых. И то, что я считал отрицательной динамикой, потому что ее очень тяжело сопровождать, на самом деле говорит о положительных изменениях. Но ее мироощущение — такая же тайна, как и раньше. Маша продолжает прятаться от нас, и будет здорово, если в следующем году мы сможем ее найти».